Неточные совпадения
Шли долго ли, коротко ли,
Шли близко ли, далеко ли,
Вот наконец и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни
изба — с подпоркою,
Как нищий с костылем,
А с крыш солома скормлена
Скоту.
Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит…
Народ
в полях — работает.
Заметив за селением
Усадьбу на пригорочке,
Пошли пока — глядеть.
Когда Левин вошел
в черную
избу, чтобы вызвать своего кучера, он увидал всю семью мужчин за столом. Бабы прислуживали
стоя. Молодой здоровенный сын, с полным ртом каши, что-то рассказывал смешное, и все хохотали, и
в особенности весело баба
в калошках, подливавшая щи
в чашку.
Вронский
стоял в просторной и чистой, разгороженной надвое чухонской
избе. Петрицкий жил с ним вместе и
в лагерях. Петрицкий спал, когда Вронский с Яшвиным вошли
в избу.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели
избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
Там выучилась ты любовников сводить,
Постой же, я тебя исправлю:
Изволь-ка
в и́збу, марш, за птицами ходить...
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова. Рядом с нею,
в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой
избы стояли два мужика
в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
Как одна
изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных времен,
стоя одной половиной на воздухе и подпираясь тремя жердями. Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили
в ней.
Они прошли через сени, через жилую
избу хозяев и вошли
в заднюю комнатку,
в которой
стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле
в беспорядке валялось несколько белья и платья.
Везде строят на станциях
избы, везде огород первый бросается
в глаза; снопы конопли
стоят сжатые.
Из
избы выскочили
в рубашонках две девочки. Пригнувшись и сняв шляпу, Нехлюдов вошел
в сени и
в пахнувшую кислой едой грязную и тесную, занятую двумя станами
избу.
В избе у печи
стояла старуха с засученными рукавами худых жилистых загорелых рук.
В этой
избе печь
стояла изразцовая и была сильно натоплена.
Через четверть часа мы уже сидели на дощанике Сучка. (Собак мы оставили
в избе под надзором кучера Иегудиила.) Нам не очень было ловко, но охотники народ неразборчивый. У тупого, заднего конца
стоял Сучок и «пихался»; мы с Владимиром сидели на перекладине лодки; Ермолай поместился спереди, у самого носа. Несмотря на паклю, вода скоро появилась у нас под ногами. К счастью, погода была тихая, и пруд словно заснул.
Изба бурмистра
стояла в стороне от других, посреди густого зеленого конопляника.
Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом;
избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вываливается наружу, не зовет
в гости всякую прохожую свинью…
В избе Аннушки не было; она уже успела прийти и оставить кузов с грибами. Ерофей приладил новую ось, подвергнув ее сперва строгой и несправедливой оценке; а через час я выехал, оставив Касьяну немного денег, которые он сперва было не принял, но потом, подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху.
В течение этого часа он не произнес почти ни одного слова; он по-прежнему
стоял, прислонясь к воротам, не отвечал на укоризны моего кучера и весьма холодно простился со мной.
— Что я вам доложу, — промолвил Ермолай, входя ко мне
в избу, а я только что пообедал и прилег на походную кроватку, чтоб отдохнуть немного после довольно удачной, но утомительной охоты на тетеревов — дело было
в десятых числах июля и жары
стояли страшные… — что я вам доложу: у нас вся дробь вышла.
Внутри
избы были 2 комнаты.
В одной из них находились большая русская печь и около нее разные полки с посудой, закрытые занавесками, и начищенный медный рукомойник. Вдоль стен
стояли 2 длинные скамьи;
в углу деревянный стол, покрытый белой скатертью, а над столом божница со старинными образами, изображающими святых с большими головами, темными лицами и тонкими длинными руками.
Неизменными посетителями этого трактира были все московские сибиряки. Повар, специально выписанный Лопашовым из Сибири, делал пельмени и строганину. И вот как-то
в восьмидесятых годах съехались из Сибири золотопромышленники самые крупные и обедали по-сибирски у Лопашова
в этой самой «
избе», а на меню
стояло: «Обед
в стане Ермака Тимофеевича», и
в нем значилось только две перемены: первое — закуска и второе-«сибирские пельмени».
Михей Зотыч побежал на постоялый двор, купил ковригу хлеба и притащил ее
в башкирскую
избу. Нужно было видеть, как все кинулись на эту ковригу, вырывая куски друг у друга. Люди обезумели от голода и бросались друг на друга, как дикие звери. Михей Зотыч
стоял, смотрел и плакал… Слаб человек, немощен, а велика его гордыня.
В Кукарский завод скитники приехали только вечером, когда начало стемняться. Время было рассчитано раньше. Они остановились у некоторого доброхота Василия, у которого
изба стояла на самом краю завода. Старец Анфим внимательно осмотрел дымившуюся паром лошадь и только покачал головой. Ведь, кажется, скотина, тварь бессловесная, а и ту не пожалел он, — вон как упарил, точно с возом, милая, шла.
Писарь сделал Вахрушке выразительный знак, и неизвестный человек исчез
в дверях волости. Мужики все время
стояли без шапок, даже когда дроги исчезли, подняв облако пыли. Они
постояли еще несколько времени, погалдели и разбрелись по домам, благо уже солнце закатилось и с реки потянуло сыростью. Кое-где
в избах мелькали огоньки. С ревом и блеяньем прошло стадо, возвращавшееся с поля. Трудовой крестьянский день кончался.
Ровно через две недели на Городище уже
стояла новая пятистенная
изба,
в которой Галактион и поселился.
Вот крутой берег прерывается длинною и глубокою долиной. Тут течет речка Унтанай, или Унта, и возле была когда-то казенная Унтовская ферма, которую каторжные называли Дранкой, — понятно, почему.
В настоящее время здесь тюремные огороды и
стоят только три поселенческие
избы. Это — Первая Падь.
Когда Микрюков отправился
в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго
стоял и смотрел то на небо, то на
избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то
в Палеве,
в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
В настоящее время между селениями Большое и Малое Такоэ, несколько
в стороне от дороги, находится пожарище; тут
стояло когда-то вольное селение Воскресенское;
избы, оставленные хозяевами, были сожжены бродягами.
Тут резко нарушается идея равномерности наказания, но этот беспорядок находит себе оправдание
в тех условиях, из которых сложилась жизнь колонии, и к тому же он легко устраним:
стоит только перевести из тюрьмы
в избы остальных арестантов.
Дальше,
в самой
избе, человек пять мужчин, которые называют себя кто — жильцом, кто — работником, а кто — сожителем; один
стоит около печки и, надув щеки, выпучив глаза, паяет что-то; другой, очевидно, шут, с деланно-глупою физиономией, бормочет что-то, остальные хохочут
в кулаки.
В Третьем Аркове
изба поселенца Петрова
стоит заперта, потому что сам он «отправлен, за нерадение к хозяйству и самовольный зарез на мясо телки,
в Воеводскую тюрьму, где и находится».
Когда я был у него
в избе, то он
стоял через силу и говорил слабым голосом, но о печенке рассказывал со смехом, и по его всё еще опухшему, сине-багровому лицу можно было судить, как дорого обошлась ему эта печенка.
Тогда он отправлялся
в село, где на краю
стояла теперь новая
изба Федора Кандыбы и его рябого племянника.
— Нет, моя Анюта, я пойду с тобою… — и, не дожидаясь ее ответа, вошел
в ворота и прямо пошел на лестницу
в избу, Анюта мне кричала вслед: —
Постой, барин,
постой.
У Кожина захолонуло на душе: он не ожидал, что все обойдется так просто. Пока баушка Лукерья ходила
в заднюю
избу за Феней, прошла целая вечность. Петр Васильич
стоял неподвижно у печи, а Кожин сидел на лавке, низко опустив голову. Когда скрипнула дверь, он весь вздрогнул. Феня остановилась
в дверях и не шла дальше.
Мыльников презрительно фыркнул на малодушного Яшу и смело отворил дверь
в переднюю
избу. Там шел суд. Родион Потапыч сидел по-прежнему на диване, а Устинья Марковна,
стоя на коленях, во всех подробностях рассказывала, как все вышло. Когда она начинала всхлипывать, старик грозно сдвигал брови и топал на нее ногой. Появление Мыльникова нарушило это супружеское объяснение.
Раз вечером баушка Лукерья была до того удивлена, что даже не могла слова сказать, а только отмахивалась обеими руками, точно перед ней явилось привидение. Она только что вывернулась из передней
избы в погребушку, пересчитала там утренний удой по кринкам, поднялась на крылечко и остановилась как вкопанная; перед ней
стоял Родион Потапыч.
Эти слова точно пошатнули Кожина. Он сел на лавку, закрыл лицо руками и заплакал. Петр Васильич крякнул, баушка Лукерья
стояла в уголке, опустив глаза. Феня вся побелела, но не сделала шагу.
В избе раздавались только глухие рыдания Кожина. Еще бы одно мгновение — и она бросилась бы к нему, но Кожин
в этот момент поднялся с лавки, выпрямился и проговорил...
Изба была оклеена обоями на городскую руку; на полу везде половики; русская печь закрыта ситцевым пологом. Окна и двери были выкрашены, а вместо лавок
стояли стулья. Из передней
избы небольшая дверка вела
в заднюю маленьким теплым коридорчиком.
Кожин сам отворил и провел гостя не
в избу, а
в огород, где под березой, на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких разговоров вытащил из кармана бутылку с водкой. Вот это называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее на солнце, как расплавленное. У самой воды
стояла каменная кожевня,
в которой летом работы было совсем мало.
Баушка Лукерья сама вышла за ворота и уговорила Кожина ехать домой. Он молча ее выслушал, повернул лошадей и пропал
в темноте. Старуха
постояла, вздохнула и побрела
в избу. Мыльников уже спал как зарезанный, растянувшись на лавке.
Устинья Марковна
стояла посреди
избы, когда вошел Кожин. Она
в изумлении раскрыла рот, замахала руками и бессильно опустилась на ближайшую лавку, точно перед ней появилось привидение. От охватившего ее ужаса старуха не могла произнести ни одного слова, а Кожин
стоял у порога и смотрел на нее ничего не видевшим взглядом. Эта немая сцена была прервана только появлением Марьи и Мыльникова.
Туляки
стояли за своего ходока, особенно Деян Поперешный, а хохлы отмалчивались или глухо роптали. Несколько раз
в кабаке дело доходило до драки, а ходоки все
стояли на своем. Везде по
избам, как говорила Домнушка, точно капусту рубили, — такая шла свара и несогласие.
Изба была высокая и темная от сажи: свечи
в скиту зажигались только по праздникам, а по будням горела березовая лучина, как было и теперь. Светец с лучиной
стоял у стола. На полатях кто-то храпел. Войдя
в избу, Аграфена повалилась
в ноги матери Енафе и проговорила положенный начал...
Ни дороги, ни следа, а
стоит в лесу старая
изба, крытая драньем, — вот и весь скит.
Большая пятистенная
изба Горбатого
стояла на большой Туляцкой улице, по которой шла большая дорога
в Мурмос.
Такие же мытые
избы стояли и
в Кержацком конце на Ключевском заводе, потому что там жили те же чистоплотные, как кошки, самосадские бабы.
Вот и Кержацкий конец. Много
изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал
избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал
в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы дома, и теперь облегченно вздохнул. Выглянув
в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.
Маленькая хатка, до половины занятая безобразною печью, была освещена лучиной, которая сильно дымила.
В избе было очень душно и
стоял сильный запах гниющего трупа.
В сенях, за вытащенным из
избы столиком, сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая;
в углу, на куче мелких сосновых ветвей, спали два повстанца, состоящие на ординарцах у командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком
в руках, дрожа и беспрестанно озираясь,
стоял сам стражник.
Потом изумили меня огромная
изба, закопченная дымом и покрытая лоснящейся сажей с потолка до самых лавок, — широкие, устланные поперек досками лавки, называющиеся «на́рами», печь без трубы и, наконец, горящая лучина вместо свечи, ущемленная
в так называемый светец, который есть не что иное, как железная полоска, разрубленная сверху натрое и воткнутая
в деревянную палку с подножкой, так что она может
стоять где угодно.
Погода
стояла мокрая или холодная, останавливаться
в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки
в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них
избы были белые, то есть с трубами, а
в курных
избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно
в то время, когда еще топились печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
В Чурасове крестьянские
избы, крытые дранью, с большими окнами,
стояли как-то высоко и весело; вокруг них и на улице снег казался мелок: так все было уезжено и укатано; господский двор вычищен, выметен, и дорога у подъезда усыпана песком; около двух каменных церквей также все было прибрано.